Точка времени

Судья приходит ровно в полседьмого. Черная мантия с белым воротником. Садится, одевает очки. Темнокожий помощник докладывает ей номер дела.

Спасибо!

Пожалуйста, судья!

И вот она царствует: расспрашивает нерадивых ответчиков об обстоятельствах, стучит карандашом по столу с окриком «Эй!», останавливая разговорчивых истцов.

Иногда прямо так и скажет: «Идиот!», или «Ну, мы понимаем друг друга?».

И почти всегда ей отвечают: «Да, ваша честь!».

Ровно в семь она сворачивает свои бумаги и уходит.

Все. Потом новости. И так каждый день.

В субботу и воскресение мы отдыхаем друг от друга.

Вчера она тоже приходила, но меня не было дома. Уезжали с коллегами в Мальмё, вернее в какой-то пригород.

Рано утром погрузились в \"Интербус\", и, рассекая грозу, уехали на юг, туда, где в большом торговом центре расположена библиотека, любезно пригласившая нас в гости.

Вдоль торговых павильонов с вывесками арабской вязью, украшенными скорчившимися манекенами, обвешанными выцветшими тряпками, на стульчиках восседают и неторопливо пьют крепкий чай из прозрачных вогнутых стаканчиков местные жители - выходцы из стран Ближнего Востока.

Они внимательно разглядывают нашу, преимущественно – женскую, группу, переговариваясь на своем языке.

Разговаривать тут любят. Как выяснилось — это самая популярная активность в местной библиотеке: Спроккафэ (Спрок - по-шведски - язык), то есть разговорное кафе, регулярно посещаемое (с огромной радостью нам перечислили все национальности): албанцами, курдами, иракцами, иранцами, афганцами, сомалийцами и другими.

Есть еще шахматный зал. За стеклянной стеной - четыре шахматных столика. Свободных мест никогда нет. Посетители — те же выходцы стран ближнего Востока и Африки, играют в шахматы.

Тут же рядом, в детском уголке, резвятся их дети, на хорошо замызганном матрасе, навсегда утратившем ножки, оттого и опрокинутом прямо на пол.

Женщины в платках читают газеты в общем зале.

Такие же женщины в платках подают обед в местном кафе, оборудованном на первом этаже жилого дома, во дворе которого радостно кричат по-арабски дети, а на стульчиках возле подъезда сидят, и тихо беседуют их тетушки, бабушки и сестры.

Рядом, за сетчатой загородкой в центре дороги, лопатами роют землю четверо шведов, в красных рабочих костюмах со светоотталкивающими элементами в виде вставок в одежде, чтобы в темноте видно было. Это обнадеживает. Ведь если они будут работать и ночью, то это обеспечит им безопасность.

Мимо, взад-вперед, прохаживаются группы рослых широкозадых мужчин, в спортивных брюках, с массивными ногами, в шлепанцах на босу ногу, не стесняясь демонстрировать качество ногтей. Их речь пересыпана хакающе—лякающим клекотом.

Я никогда не была в Бейруте, но мирная жизнь этого города мне представляется именно такой.

Типично ливанский обед: каша, напоминающая пшенку, с примесью риса, посыпана (на выбор) кусочками курицы, креветками или орехами, и полита чесночным майонезом. Чуть попробовать — как пуля в живот.

Но если об этом не думать, то боль забывается.

Я и не думаю.

На обратном пути, примерно - в часе езды по направлению к дому, словно контрастом к действительности, предстает удивительно светлая и теплая по ощущениям, маленькая деревенская библиотека, где каждый уголок дышит любовью и выдумкой, и источает уют и благожелательность.

И над всем этим сказочным миром, раскинув для объятий руки, парит разноцветный Карлсон из папье-маше, со сдвинутыми в одну сторону глазами, отчего весь его облик создает неповторимое настроение наивной радости детства.

В приоткрытую дверь слышно пение птиц.

Оттуда, старинной пасхальной открыткой, проявляется вдруг пейзаж - белая церковь на пригорке, в пене зелени и диких роз, отделяемая от реальности лишь покосившимися крестами, да серыми камнями памятников.

Напротив кофейня, вся кружевная, в занавесочках, с огромной керамической чашкой в витрине, и ароматом шоколада.

Бумажный стаканчик с упоительной свежестью зеленого чая: настой терпкой неги и лепестков роз.

Светловолосая девушка в коротком фартучке принесла фрукты. Крупные сочные ягоды клубники терлись выпуклыми боками о матовость малины, и темную синеву черники.

Ехать домой в автобусе более трех часов. Коротали время, как могли...

Мы в офис кровать купили, серая такая, мягкая, стоит теперь на боку возле туалета, пока поставить некуда.

А зачем?

Так ведь положено, по закону. Должна быть оборудована комната для отдыха в каждом рабочем помещении. Кому надо полежать, отдохнуть - пожалуйста. Но у нас пока негде.

Он перестал со мной здороваться. Что делать? Может, и я не буду?

Улыбайся! Только не очень.

Как это?

– Нужно тренировать улыбку: легкая, доброжелательная, но не больше. Чтобы не возбуждать лишние эмоции.

А почему?

Потому, что степень шизофрении бывает разная. Ты можешь попасть в его бред, и тогда только путем госпитализации избавиться можно, медицинскими средствами, а иначе не получится отвязаться. Он может даже галлюцинации видеть, что ты его убить собираешься, например, и сам в них верить будет. Так что в глаза не смотреть, ни в коем случае! Только в сторону! И легкая улыбка...

Вот у нас, кстати, техник был, помнишь? Так он во время работы вдруг повалился на пол и кричит: быстро, пригнитесь!

Мы присели на всякий случай. Он на окно показывает: \"Вон, за той машиной - снайпер, он в меня целился, но далеко, плохо видно, в вас попасть может...».

(Заметим здесь о человеколюбии, хоть и в бреду).

- Ах, что-то за день сегодня - плачу и плачу с самого утра, слезы так и текут... Словно удалось мне прикоснуться сердцем к вечности. Понять, ощутить и открыть душу свою, омываясь слезами благочестия. И потом это чудо понимания, всего и сразу, словно в один миг стало понятно, как мир устроен. Но уже все забыла, забыла...

Только вот это: Воскресение, прохладно и серо, перед грозой пронзительно кричат чайки. Я сижу на балконе с бокалом красного французского вина, потому, что люблю Францию. В прошлой жизни я, наверное, жила во Франции, и была там счастлива. И теперь это чувство не покидает.

В самом центре четырехугольника двора - березки. Молодая листва их трепещет от дуновения ветра. А в соседнем доме женщина моет окна.

И в этот миг я понимаю, что эта жизнь - прекрасна! И благодарю Бога за каждое ее мгновение, за то, что живу и чувствую запах приготовленной еды из кухни, слышу голоса птиц и ощущаю вкус вина, и вижу, как женщина моет окна...

За всем этим вековая тайна соприкосновения, всех нас в одной точке, здесь и сейчас.

Моё прошлое связывает меня с этим балконом множеством перемещений в пространстве и времени.

Но вот я сижу здесь и вижу женщину, жизнь которой тоже связна множеством перемещений в пространстве и времени до этого момента, когда она открыла раму, и провела тряпкой по стеклу.

Она видит меня на балконе, и те же березки во дворе, и слышит тех же птиц...

На одно мгновение мы существуем вместе. В одной точке. И наши линии прошлого и будущего сошлись.

В то же время город живет своей жизнью. Например, проходит парад гомосексуалов, в котором принимают участие мои друзья, добрые и хорошие люди. Нас связывают дружеские объятия. Никто не догадывается, что между нами. Но никто и не должен знать.

Каждый раз, при встрече, мы так крепко обнимаемся. На одно мгновение, потому, что уже наступают иные события дня, и мы уже не помним друг о друге. И тот, кто проживает счастливую жизнь со своим чувственным и красивым другом, так же тепло и радостно обнимает меня. Мы как дети. Как братья и сестры. И это так чисто, так наивно и так искренне, что я и сама не знаю, что это.

Просто мы понимаем и чувствуем друг друга той правдой сегодняшнего мгновения, которое нам подарила жизнь.

И вот они идут по центральному проспекту в многолюдной колонне (ах, что мы знаем об этом, что мы понимаем в способности и желании любить другого, подобного...), и на одном из перекрестков пересекутся с процессией католиков в честь «Тела Христова» (бывает же!), в которой принимает участие Ядвига — полька с русскими корнями, линия прошлого привела ее в соприкосновение с моей на курсах русского языка.

Они пересекутся, не зная друг друга, может быть и не понимая друг друга, в разных процессиях, и пойдут дальше, мирно, каждый в своем направлении.

Но в этот самый миг мы существуем вместе, в одной временной точке, пространственной точке, в точке вечности.

А впереди у меня есть линия, не соприкасающаяся, очевидно с ними, и у Ядвиги своя, и у них, и у женщины, моющей окно... Но вот сейчас... и эти березки во дворе, и свежий ветер, и птицы, чирикающие дружно.

Какая все-таки радость жить, доверяя и принимая все, как есть. Когда, наконец, понимаешь, что суть в умении смолчать, не обидеть. Жить со своим мнением, которое может отличаться от другого, и может быть даже мудрее... Но мудрость не в том, чтобы доказать, а в том, чтобы не нарушить структуру жизни.

Не вторгаться в понимание другим того или иного предмета, не доказывать правоту, а понимать до конца, зная ответ. Ибо сказанное — есть ложь. Знающий не говорит. Не знающий говорит, и просит совета. И оба они правы. И тот, кто пытается сказать, и тот, кто молчит.

И надо суметь разглядеть в самом малом — суть единого и целого, ибо все остальное становится бессмысленным, если нет этого понимания целого. Того, что было - не отринуть, не отторгнуть, оно и есть сегодняшнее, настоящее, общее для всех нас. Как для меня — то, что было и есть с ними со всеми.

Я могу и не помнить чего-то из своего прошлого, но оно неотделимо от меня, от настоящего, оно вело меня так последовательно и упрямо к сегодняшней точке существования. И это может быть неловко и стыдно вспоминать, или наоборот, так счастливо было ощущать себя в каких-то ситуациях. Но все для того, чтобы однажды понять и почувствовать жизнь.

Геометрически, математически, легко себе представить, как мы все пересекаемся на том перекрестке. Каждый своей гранью, одной лишь гранью от многоугольников. И я вместе с ними пересекаю проспект в тот момент, хотя сижу на балконе, и вижу женщину в окне напротив, и она тоже опосредованно связана со всеми нами, потому, что мы все вместе в этот миг.

Но всего лишь час назад ничего этого не было.

И мы существовали каждый в другом пространстве. Где пересекались с кем-то другим, с такой же точностью и аккуратностью событий, с такой же неотвратимостью.

И судья (приходила и не застала) - она тоже здесь, с моей стороны времени и пространства.
Мы приехали - сообщил в микрофон водитель, и пожелал всем счастливого продолжения вечера.

Пойду тренировать улыбку....

И по дороге домой я прохожу мимо ларька, где кассирша Эленор, с гладко выбритой головой, украшенной ровно по центру продолговатым островком волос, продает клубнику в бумажных коробочках: ведь скоро Мидсаммер - праздник середины лета (Мид - середина, саммер - лето по-шведски), и все обязательно должны есть клубнику, селедку, и свежую картошку, посыпанную укропом. Такая традиция.

Увидев меня, она бросает и клубнику, и людей, тщательно выбирающих коробочки, и бежит навстречу, чтобы крепко обняться. Мы так рады друг другу...

Тревлиг Мидсаммер (счастливого праздника середины лета!) - кричит она, и машет вслед рукой.

Детсамма! (и тебе тоже!- по-шведски).

Жизнь — это стоит открыть окно, -
Птицы чирикают дружно.
Это когда на балконе вино
Пить, и уже не нужно
Двигаться, -
Разве только внутрь,
Разве что, постигая,
Внутрь себя, в глубину себя,
Там глубина иная...
Там понимаем любой пустяк
Целого осмыслением,
Там, где молчание объединяет
Место, пространство, время.
Нити событий собой замкнуть:
Будущим, прошлым, ныне
Все мы — миры, и прекрасен путь
К свету, что солнцем хлынет.