Вход Регистрация
ASHKELON.RU - Ашкелон | Израиль | Новости сегодня
воскресенье, 8 декабря 15:27


Шаляпин против Девойода

Статья из архива

Они ехали поездом из Ашхабада в Чарджоу, гастролировали с концертами то в одном захолустье, то в другом. Пел Фёдор в этих концертах всего пару песен, а о том, что голос - какой-никакой - у него есть, он знал ещё с тех времён, когда еще подростком был певчим в церкви.

Не было ему ещё и 16 лет, а образование – только начальное. Но ничего не умеющий и не знающий, Фёдор с группой нищих бродячих артистов хоть какие-то копейки зарабатывал.

Антрепренёр Георгий Любимов - этот пьяница и жмот, раздал артистам перед поездкой по двугривенному, и велел запастись продуктами на всю дорогу. Вот и купил Фёдор свежей колбаски. Да в поезде от жары она протухла. И где в дороге, когда денег – в обрез, да ещё в степи, где достанешь другую?

А Фёдор - ничего, ел её, даже нос не затыкал. Нипочём это было парню из крестьянской семьи. Так этот пьяный паук Любимов, вместо того, чтоб хороший кусок колбасы предложить, орать стал - не смей при мне тухлую и начесноченную колбасу есть.

Фёдор сначала оробел и хотел плохо пахнущую колбасу спрятать, но вдруг, рассердившись, вскинул голову и ядовито спросил у Любимова:

- Это на ваши-то деньги, что ли, свежую колбасу можно купить?

А тот кричал, как оглашенный:

- Брось, сию минуту брось, босяк ты ничтожный! – и руку тянул, чтоб схватить колбасу и выкинуть. И с криком так ткнул Фёдора кулаком в грудь, что тот, потеряв равновесие, размахивая руками, вывалился с открытой площадки вагона, где они стояли и разговаривали, и упал на землю. Благо, что Федя упал на песок, поэтому не разбился.

Был он молодой, худой, длинный как жираф, но ноги хорошо бегали. Вскочил он с земли, помчался, вцепился в поручень последнего вагона и… сорвался.

А поезд ушёл.

Надо же вообразить себе такое – солнце низко над горизонтом, темнело быстро, а он - один в степи.

Кругом песчаные барханы, даже воздух какой-то жёлтый, нигде ни деревца, ни лужи, ни пня, ни птицы - одни только рельсы посреди этой пустыни.

Оглядел Фёдор свою нищую одёжку, изодранные башмаки на босых ногах, да и пошёл вперёд. Где-то же на этом пути станция стоять будет, а то вдруг и стрелочник встретится.

Шел Фёдор быстро, пот градом с лица катился, уже и рукав, которым его вытирал, стал мокрый.
И надо же было ему через какое-то время обернуться назад. Повернулся и увидал: дом стоит на бархане, хорошо построенный, которого раньше Федя не видал.

Что такое, откуда взялся? Протёр глаза, повернулся ещё раз и ещё раз… и дом исчез. Тогда вспомнил Федя про миражи в пустыне и понял, что это не дом был, а мираж.

Но… пока несколько раз поворачивался туда-сюда и вокруг себя – потерял ориентировку, в какую сторону теперь вдоль путей идти: вперед или назад. И вот тут-то, в этих сумерках и напала на Фёдора такая жуть, самый настоящий ужас, что ноги подкосились, сел он с размаху на горячий песок и заплакал горько.

Время шло. И вдруг он услышал протяжный вой, в момент испугался ужасно, мурашки побежали по телу и страшный вопль вырвался у него: «Тигр!».

И снова вой повторился, Фёдор закричал и бросился бежать. Он мчался вдоль путей с немыслимой скоростью, сердце страшно колотилось, в висках стучало, но вой тигра слышался всё ближе. Воздуха уже не хватало, горло пересохло, в левом боку стало сильно болеть, эту пытку выдержать он больше не мог, и хотя чувствовал, что тигр его догоняет, что он слышит сзади его дыхание, он оглянулся…

И увидал огненные, зловещие глаза, а это… А это были фонари приближающегося поезда. С перепуга Фёдору на мгновение стало нехорошо, но он быстро очнулся, встал между рельсами и начал размахивать шляпой. Паровоз дал свисток, поезд замедлил ход и Фёдор схватился за первый же поручень. Остальную дорогу он просидел на горе угля в паровозном тендере.

Когда он немного пришёл в себя после всего пережитого, когда начал перебирать в памяти все события прошедшего дня, стали постепенно закипать в его душе горечь, отчаяние, злость на Любимова.

А также на эту гнусную жизнь, а главное – на самого себя, свою никчемность и нищету, подневольное существование провинциального актёришки, которого можно так унижать, так издеваться над ним.

Сильное возмущение бушевало в нём. Этот случай будет ему большим уроком, запомнится навсегда. Нет, так прожить жизнь он не хочет! И не будет! Нет, не будет. Уж он очень для этого постарается. И это был важнейший день в его жизни, когда было принято твёрдое решение и когда началось его восхождение.

В 16 лет поступил он на должность статиста в труппу В.Б.Серебрякова.

И тут случайная удача – произошло его первое сольное выступление, когда заменил заболевшего артиста в опере Манюшко «Галька», а потом в партии Зарецкого в опере «Евгений Онегин».

Во время гастролей этой труппы в Тифлисе оперный певец Д.А.Усатов поразился диапазону и силе баса Фёдора, звучавшего без всякого напряжения, как труба иерихонская, рассчитанного как будто на всю вселенную, поразился подвижностью его лица и выразительностью глаз, обнаружил его природный артистизм.

Да и внешность его была артистичной: высокий, статный, красивый.

Поэтому Усатов принял большое участие в судьбе Фёдора, серьёзно занялся его голосом, бесплатно обучая его классическому вокалу, элементам сольфеджио (чтению нот с листа) в течение двух лет.

В своих воспоминаниях Фёдор Иванович так писал об этом периоде своей жизни: «Я не был в консерватории. Пел с бродячими певчими. Я никогда и не думал, что буду артистом, это как-то само собой вышло. Не зайди певчие к отцу на праздник, с которыми я убежал, то я никогда бы и не пел… Усатов мне помог, он учил меня… Задаром учил. Я ему за это самовар ставил, чистил сапоги, в лавочку бегал за папиросами».

После Усатова занимался с Федей, хотя и недолгое время, композитор С.Рахманинов - ставил звук на верхних нотах, учил правильному дыханию во время пения, требовал ясной и выразительной дикции и главное, чему он учил – полному перевоплощению в образ.

С этими учителями разучил Фёдор многие басовые оперные арии, целые партии классического репертуара, множество романсов и хорошо понял все нюансы искусства вокала и актёрской игры.

С 20-и лет, переехав в Москву, выступая в разных труппах, обратил на себя внимание публики и критиков. Затем был приглашён Саввой Мамонтовым в его Русскую частную оперу, и в течение 4 лет у Фёдора, как солиста, произошёл блистательный взлёт его артистической карьеры.

Через много лет он написал в автобиографической книге «Маска и душа»: «С.И.Мамонтов сказал мне – Феденька, вы можете делать в этом театре всё, что хотите! Если вам нужны костюмы, скажите и будут костюмы. Если нужно поставить новую оперу, поставим оперу! Всё это одело душу мою в одежды праздничные, и впервые в жизни я почувствовал себя свободным, сильным, способным побеждать все препятствия».

Так начинал свою артистическую выдающуюся карьеру певца и артиста с мировой известностью – Фёдор Иванович Шаляпин (1873, Казань–1938, Париж).

Отвлечёмся ненадолго от рассказа о Шаляпине - хочу представить вам второго персонажа этого повествования, весьма знаменитого когда-то в России – певца-баритона и драматического актёра Жюля Девойода.

Сердце красавиц склонно к измене
И к перемене, как ветер мая…
Ласки их любим мы, хотя они ложны.
Жить невозможно без наслаждений.

Пусть же смеются, пусть увлекают,
Но изменяю сам раньше я.


Это поёт в 4-м действии свою знаменитую арию пустой, развратный, подлый герцог Мантуанский в опере «Риголетто» итальянского композитора Джузеппе Верди.

Одна из самых лучших опер Верди, с чудесными мелодиями, с закрученным сюжетом, опера, которую до сих пор чаще других ставят на мировых оперных сценах!

В конце 19-го века известный певец, баритон, француз Жюль Девойод (1841–1901) лучше всех исполнял в этой опере партию придворного шута Риголетто, развлекавшего герцога Мантуанского.

Девойод выступал в Ковент-Гардене, Ла-Скала, но большая часть его оперной карьеры - в течение 25 лет, прошла в Петербурге.

Известный русский художник М.В.Нестеров, большой поклонник певца Жюля Девойода, так писал о нём:

«Стремительный, сухощавый, с пластической, упругой как сталь, походкой, со сверкающим и открытым взором, с тонко сжатыми губами, весь страстный, он был неотразимо прекрасен в трагические моменты своей игры. Да это и не была игра, а была жизнь во всей реальной полноте, потрясавшая, казалось, как его, так и тех, кто видел, слышал его». (М.В.Нестеров «Давние дни», стр.241).

Девойод был женат на русской женщине и имел с ней 12 детей. В 1901 году, выступая в спектакле «Риголетто», внезапно умер на сцене в возрасте 60 лет.

Так почему же Жюль Девойод был так знаменит и зачем я уже несколько абзацев пишу о нём?

Это был актёр и певец-баритон французского театрального стиля, с проявлениями очень бурных, даже преувеличенных, эмоций гнева, ужаса или восторга.

Всё это можно было наблюдать в его исполнении шута Риголетто: то он любящий, ласковый и нежный отец, то злобный горбун, который мстит всем подряд за свои унижения, то суеверный, мнительный человек, испуганный проклятием графа Монтероне, а то грозный мститель за свою поруганную дочь.

В третьем акте оперы, когда придворные герцога Мантуанского похищают для этого развратника красавицу-дочь Риголетто, Девойод играл сцену страданий несчастного отца, кричащего в отчаянии на подлых придворных: «Куртизаны, исчадья порока!», так взволнованно и ярко, что потрясал зрительный зал.

И публика требовала повторения всей этой сцены во второй раз.

А пишу я о Жюле Девойоде потому, что однажды между ним и певцом с мировой известностью – Фёдором Ивановичем Шаляпиным состоялся своего рода благородный, артистический и певческий турнир на сцене Мариинского придворного оперного театра в Санкт-Петербурге, в опере Шарля Гуно «Фауст».

Коротким повествованием о Девойоде хочется показать - насколько достойный «соперник» был у Шаляпина в этом турнире. И это творческое состязание оставило такое неизгладимое впечатление у зрителей, что отзывы о нём можно прочесть во многих мемуарах того времени.

Как необыкновенно красив зрительный зал Мариинского придворного театра в Санкт-Петербурге!
Обивка кресел и драпировки – в голубых тонах. Над зрительным залом вверху, на куполе, живописный плафон «Часы с амурами» в тех же тонах. Часы на плафоне – 24 нимфы, непохожие друг на друга и по кругу танцующие с милыми амурами.

Белоснежные скульптуры кариатид не просто обрамляют сцену театра, а будто держат её на поднятых руках. Такие же красавицы-кариатиды с обеих сторон заинтересованно вглядываются вовнутрь центральной императорской ложи.

А красивейшие ложи бельэтажа по обе стороны сцены со скульптурами, колоннадой и под золочёным балдахином!

Под куполом огромная бронзовая люстра в три яруса сверкает разноцветным каскадом хрустальных подвесок, освещённых горящим в специальных свечах газом, и, вместе с бронзовыми 6-свечниками по карнизам лож, дают все вместе так много света, что от него щурятся глаза.

И, наконец, занавес… Но он после реконструкции Мариинского театра в 1896 году был, хотя и роскошен, оригинален, но не в голубых тонах, а во всех оттенках алого и тёмно-красного цвета. Изображались на нём различные восточные занавеси.

Так выглядел зал Мариинского придворного театра в декабре 1898 году, в тот памятный день артистического и певческого турнира между Фёдором Шаляпиным и Жюлем Девойодом.

Театр был набит битком, люди даже стояли в проходах партера и за креслами в ложах. В партере перемежались сюртуки, смокинги и мундиры вперемешку с пышными причёсками, кружевами, ожерельями, меховыми горжетками и палантинами. Ложи бельэтажа сверкали бриллиантами, декольтированными женскими плечами, перьями шляп и вееров.

В ложах третьего яруса было так много народу, что они напоминали переполненный трамвай.

Из оркестровой ямы взлетали в зал хаотические звуки настраиваемых инструментов: они визжали, ухали, свистели.

Но вот взмахнул палочкой дирижёр и зазвучала увертюра к опере французского композитора Шарля Гуно «Фауст».

Вначале её тревожные мотивы исполняются первой трубой и первым тромбоном, затем вступают все медные инструменты, присоединяются фагот и литавры, драматизм звучания оркестра нарастает, звучит тема «проклятия», пронизывающая всю оперу.

В многоярусной, раззолоченной громадине погружённого в чуткую тишину зала слышится внезапный звук в нижних тонах, как мучительный стон – это одновременно вступают деревянные духовые: флейта-пикколо, флейта, гобой, кларнет. Скрипки и альты с необыкновенной трагической силой звучания заканчивают вступление к опере.

Занавес поднимается. Звучит медленная тихая музыка в минорной тональности. На сцене – кабинет средневекового учёного. В углах комнаты скопился мрак, высоко, под сводами – еле видна библиотека, куда добираются по переносной лесенке. На нижних полках стоят научные приборы. Всё уныло, таинственно, мрачно. Единственное освещённое место – стол у большого сводчатого окна, заваленный книгами, рукописями, перьями для письма, кусками горных кристаллических пород вперемежку со стеклянными колбами, наполненными разноцветными жидкостями.

Старый, сгорбленный учёный с трясущимися руками, доктор философии Фауст сидит за столом, он в полной меланхолии и в своей арии «В душе с печалью глубокой» горько жалуется, что жизнь пролетела, а ничего не достигнуто, он бесплоден, все знания ничего ему не дали. Он не смог получить «философский камень», превращающий неблагородные металлы в золото и серебро, не смог создать эликсира молодости и долголетия. Длинная жизнь прожита зря… Все его многотрудные опыты были ошибочны… Всё напрасно… Тогда зачем жить, зачем это никчемное существование? А тут ещё звучит за окном хор молодых и прекрасных женских голосов, славящих Господа… И он решает - идти к Нему…

Придётся принять яд, чтобы покончить с этой жизнью. В последние минуты, с помутившимся от отчаяния рассудком, он поминает дьявола, называет его виновником всех своих неудач.

- Ко мне, злой дух, ко мне! Я с тобою посчитаюсь! – стонет он. И каково его изумление, даже испуг, когда в ту же секунду медленно открывается дверь и тихо переступает порог Некто.

- Я здесь…

К нему является сатана – Мефистофель, необычайно высокая фигура с демоническими чертами лица и пронзительным взглядом, озарённая молниеносными красными отблесками, закутанная в чёрный плащ с огненной, оранжево-красной подкладкой, со странной остроконечной шляпой с пером. Так это злой дух, искуситель рода человеческого? Перед зрителями появляется совсем не оперный дьявол, он движется тяжёлой поступью грешника, стопы его как будто впиваются в землю и Мефисто с усилием отрывает их от земли – каждое его движение несёт грех, беду, проклятие, гибель.

Сатана... Свят! Свят! Страшная минута… Грозный час настал… Испуг, а то и ужас пронизывает весь зрительный зал. Некоторые зрители крестятся. Тишина мёртвая. Мистически выглядит выход злого духа на сцену, светятся его фосфорические глазницы (из-за приклеенного к векам блестящего станиоля), слышен его зловещий голос – так начинает свою роль Фёдор Шаляпин.

В первый момент Фауст с испугом отворачивается от него, но когда Мефисто обещает Фаусту исполнить любое его желание, Фауст выкрикивает, что хочет вернуться в свою счастливую молодость. Для Мефисто – нет ничего проще, нет никаких проблем!

Фауст своей кровью подписывает договор, быстро выпивает магическое зелье и… преображается в цветущего юношу в модном костюме. В договоре написано, что Мефисто будет здесь, на Земле, выполнять всё, что захочет Фауст, а на том свете, в преисподней хозяином станет сатана, и учёного будут ждать адские муки.

Когда Шаляпин высоким «фа» блестяще закончил музыкальные фразы первого появления Мефистофеля в этой сцене, в зале буквально поднялся стон. Крики «бис» были так настойчивы, что дирижёр остановил оркестр, и пришлось повторить весь выход сначала. Далее – зазвучал их совместный дуэт и они отправились на поиски весёлых и, может быть, любовных приключений. Такова сцена 1.

В следующей сцене действие разворачивается на небольшой ярмарочной площади у входа в винный погребок. Солдаты, студенты, горожане весело пируют, но Валентин, брат Маргариты, очень серьёзен, он уходит на войну и поэтому сильно обеспокоен будущей судьбой сестры, ведь о ней больше некому позаботиться.

Кто защитит её? И Валентин – баритон Жюль Девойод - взволнованно поёт знаменитую арию «Бог всесильный, бог любви», которая звучит гимном Творцу, ведь только на него у Валентина все надежды.

Тут в толпе появляется Мефистофель, говоря, что знает песню получше. Это знаменитые куплеты «На земле весь род людской…», они так ритмичны, что толпа подхватывает их хором.

Вот они - куплеты Мефистофеля (в переводе П.И.Калашникова).

На земле весь род людской
Чтит один кумир священный,
Он царит над всей вселенной,
Тот кумир – телец златой!

В умилении сердечном,
Прославляя истукан,
Люди разных каст и стран
Пляшут в круге бесконечном
Окружая пьедестал!
Окружая пьедестал!

Сатана там правит бал,
Там правит бал!
Сатана там правит бал,
Там правит бал!

Этот идол золотой
Волю неба презирает,
Насмехаясь, изменяет
Он небес закон святой!

В угожденье богу злата
Край на край встаёт войной;
И людская кровь рекой
По клинку течёт булата!

Люди гибнут за металл,
Люди гибнут за металл!
Сатана там правит бал!
Там правит бал!
Сатана там правит бал!
Там правит бал!
Там правит бал!


Певец исполнял эти куплеты такими форте и виваче (громко, в темпе и выразительно), что у слушателей тревожно трепетали сердца, будто они слышали тяжёлую поступь грозной Фортуны.

В словах текста «священный», «вселенной», «презирает», «изменяет» - Шаляпин раскатисто повторял звуки «е» и «а» и превращал их в сатанинский, издевательский хохот - «презира-ха-ха-ха-ет».

А там, где это возможно – он грассировал, рокотал звуком «р», например, в словосочетаниях «там пр-р-р-авит бал», «кр-р-р-овь р-р-р-екой», и это было похоже на то, как будто сатана злобно каркал вороном.

Шаляпинский бас без всякого напряжения и натуги, на свободном дыхании, разворачивался с такой широтой и мощью, так громоподобно, что весь слой воздуха в театре дрожал под его напором, гудел и колебался так, что зрители в ложах слышали перезвон хрустальных подвесок у 6-свечников, а их самих пронизывала нервная дрожь.

А тембровые краски его баса - небывало низкие звуки! Они не имели себе равных! А его игра, самое натуральное, полное артистическое перевоплощение во врага рода человеческого – сатану! А высочайшая вокальная техника! Видя и слыша такого дикого, неистового дьявола, некоторые зрители, особенно глубоко верующие, забывая самих себя, где они и что вокруг происходило, втягивали от страха головы в плечи, глаза их расширялись и рука сама собой двигалась – перекреститься.

А ведь он, этот Шаляпин, был рождён в нищей крестьянской семье, в деревне вблизи Казани! И это при шаляпинском всего лишь начальном образовании и без консерваторского обучения?!

Откуда он взял всё это? Самоучка из народа! Восторг! Что-то небывалое! Родился гений!

Это было, наверно, массовое сумасшествие, так как после исполненных Шаляпиным куплетов в театре начался вой, крики, топот. Сцена превратилась в цветочный магазин, его засыпали подарками, а ладони зрителей распухли от бесконечных оваций.

А вот отзыв о Жюле Девойоде в этом спектакле по воспоминаниям режиссёра Большого и Мариинского театров В.П.Шкафера (В.П.Шкафер «Сорок лет на сцене русской оперы»):

«…Вспоминается весьма интересный спектакль, в котором французский знаменитый артист значительно потускнел и поблек, не выдержав сравнения с Ф.И.Шаляпиным. Давалась опера «Фауст». Девойод пел Валентина, Шаляпин – Мефистофеля. Настроение приподнятое и у зрителей, и у актёров. Своего рода благородный турнир – кто кого.
В тот памятный спектакль Шаляпин превзошёл себя, был на редкость в голосе, в ударе, некоторые номера покрывались бурной овацией, успех ошеломляющий. Успех, конечно, имел и Девойод, он был на эффектной позе, на темпераментной, но строго рассчитанной пластике французской школы. Пафос и аффектация, он весь был нашпигован виртуозным французским мастерством, но без всякого чувства.
Он как будто всю роль проплясал на ходулях, на шарнирах, старается, напряжение огромное, играет во всю мочь, а не трогает, не волнует, не убеждает».

Певческая карьера Фёдора Ивановича Шаляпина была выдающейся, его голос звучал на всех континентах Земли. Восторг и даже изумление у зрителей во множестве стран мира вызывал не только его полётный бас, который без всяких микрофонов был слышен в самых дальних местах театров, но и его необыкновенное мастерство перевоплощения в образ.

Кроме всего этого, природа дала ему еще и замечательную артистическую внешность: очень высокий, статный, с пронзительным взглядом, с демоническими чертами лица. Упорство, воля, постоянное, глубокое самообразование и развитие, общение и дружба со знаменитыми артистами, художниками, композиторами, писателями того времени сделали из Шаляпина интеллигента в самом высоком понимании этого слова.

Ф.М.Шаляпин выполнил полностью тот зарок, который дал сам себе в юности.

Он был дважды женат, имел девятерых детей.

Во время гастролей во Франции в 1927 году был лишен советским правительством гражданства за то, что дал деньги для голодающих детей белогвардейцев-эмигрантов.

Прожив 65 лет, умер в Париже в 1938 году, а в 1984 году его прах был перенесён из Парижа в Москву, на Новодевичье кладбище.

Когда я читала воспоминания П.Н.Мамонтова «Ф.Шаляпин и С.Мамонтов», то в конце книги, под заголовком «Примечания» я нашла в нескольких строках комментария, написанных очень мелким шрифтом, упоминание о певческом турнире между Шаляпиным и Девойодом.

Я начала поиски рассказов о Девойоде и об этом турнире в мемуарах разных людей той эпохи.

Это было моё небольшое, но увлекательное, интересное исследование, которое, при описании в этом эссе, по мере моих скромных способностей, я беллетризировала.

Лента новостей