Браво - Брависсимо!

Оперный театр братской республики приехал на гастроли как раз туда, откуда родом был и главный дирижер оркестра, кстати, сам же настоявший на гастролях именно в этот город, и многочисленные родственники по тещиной линии прочих певцов - солистов, с их неугомонными знакомыми соседей, или просто давно и бесполезно знакомыми в виде коротких надписей на поздравительных открытках.

Словом, почтили своим присутствием этот старинный, некогда принадлежащий единому культурному пространству, центр академического искусства.

Погода благоприятствовала осмотру исторических достопримечательностей.

Однако, чего там не видели?

Поэтому, наскоро расселившись в гостинице, устроили собрание и распределили составы.

Скандала в этот раз не получилось, все решилось неожиданно мирно, как-то само собой, и основной состав тут же разошелся по гримеркам, а запасной, прихватив целлофановые пакеты, соответственно, удалился осматривать театр, а вернее - в поисках предусмотренного архитектором в каждом таком здании укромного местечка, спокойного и уютного, где можно было бы с размахом отметить так удачно начавшиеся гастроли.

Театр долго и притворно заигрывал и возился с ними, путал немыслимыми лестничными пролетами, водил туда-сюда и обратно, испытывая душевное равновесие, с таким трудом достигнутое за счет состоявшегося собрания.

То тут, то там пугал покосившимися табличками с устрашающими надписями «Не входить!», и, наконец, таки вывел в тупик, к двери ПО (пожарной охраны). Дальше идти было некуда, да и незачем.

И что теперь?

А почему бы и нет?

Другой бы спорил...

И вот уже ведущий солист Крошенинников и с ним двое героев-любовников второго состава (которые сегодня по понятным причинам не заняты), встречаются в импровизированном соревновании с командой пожарников местного театра.

Причем уговор такой: кто больше сможет выпить, тот и победил, а победитель похмеляется за счет побежденного.

И так удачно пошло у них дело, что невозможно было вычислить кто-кого, поскольку долгие тренировки закалили и установили свой режим, и свой градус у каждого участника персонально, достичь который мешала сама расслабленность обстановки, а также теплота дружеских отношений, возникшая в результате тех самых проживающих в городе, и ничего не подозревающих тещиных родственников, знакомых, разных, допустим...Что? Не они? Ну, и не важно. Не знаете? Да, ничего, они тоже тут живут...

В общем, к моменту, когда стало известно, что солист, которому сегодня вечером полагалось открывать премьерный спектакль, петь не сможет (лежит с температурой) , второй состав, заменяющий его, а именно - широко известный в своих кругах солист театра братской республики Крошенинников, был уже настолько побежден, что тревожно и отрывочно спал, как сирота на празднике, на составленных в рядок стульях, периодически просыпаясь и вскрикивая от ужаса, не в силах сдерживать себя при виде свернувшейся рядом с ним огромной и толстой змеи неправдоподобно защитного цвета.

С самого детства твари эти внушали ему страх, и наводили тоску.

Крошенинников вскрикивал. Змея, затаившись, не обращала на него внимания.

- Чего это он? Да ничего! Все репетируют, мать их, в любом положении... Беда с этими артистами... Ну, будьмо!

Визгливый пейджер отрезвляюще засветился противным желтым цветом. Возникший на экране текст всполошил тех немногих, кто еще продолжал схватку. Именно им и пришлось обливать ледяной водой из той же дремлющей до поры змеи никакого к тому моменту Крошенинникова.

Так что, пожалуйте на сцену, милый друг... А что делать? Кому-то же надо!

Обжигающая струя соединилась в едином порыве с недоумевающим Крошенинниковым, обманным образом захватив его в плен, отчего он так орал, испугавшись, как в бреду, нападения ожившего чудовища, что \"Побереги связки, родной!\".

Но к началу спектакля все улеглось. Кое-как привели его в чувства. Правда, выйти на сцену сам не смог, а режиссер никогда бы не согласился поменять идею постановки.

Пришлось наспех и тайно корректировать декорации: в центре установили огромное и в некоторых местах даже протертое и засаленное, некогда красного цвета, старинное кресло, возникшее тут из реквизитов пожарной охраны. Водрузили в него посвежевшего и переодетого Крошенинникова, и в таком виде представили публике под последние аккорды увертюры.

Занавес открылся.

Крошенинников беспечно спал, повесив голову набок, согревшись в продавленном уюте.

Дирижер вытаращил глаза и зашипел в оркестр, одновременно левой рукой резкими движениями отвертывая в обратном порядке нотные листы - «С восьмой цифры! Синкопа!», и затрясся как вуду во время исполнения ритуального танца, подергивая все еще крепко установленной в правой руке палочкой.

Оркестр, приученный к неожиданностям, тоже отмахнул обратно к восьмой цифре каждый свои нотные страницы, и, сбиваясь и неровно, повторно загремел последний кусок увертюры.

В это время пожарные, по долгу службы обязанные принимать решение мгновенно и по обстоятельствам, приняли единственно верное и по военному точное решение: Надо выручать!

- Тимофеевна! - окликнул их главный тяжело шлепающую к объекту вечную уборщицу с ведром и шваброй наперевес. - Быстро, иди сюда! - и махнул рукой в сторону узкого проема между стеной и задником сцены. - Туда давай!

И мягко подтолкнул в плечи.

Невозмутимая Тимофеевна, думая о чем-то своем, глубоко личном, зашагала в тесном проеме указанного направления, попав, между прочим, в яркое пятно вспомнившегося ей тут же, по случаю, конца туннеля, с двух сторон подпираемая напряженными лучами мощных прожекторов.

Она неуклюже и с треском задела шваброй полотнище задника, отчего тот, протестуя, затрясся, зашатался, и заходил волнами.

В это время публике была явлена следующая картина: на дальнем плане сцены умиленно почивал лесок с небольшим водоемом, с бултыхавшимся в нем нежно белым лебедем, вместе создававшими живописность картины мирного деревенского уюта, на фоне которого в фамильном, видимо, кресле тихо почивал главный герой.

Внезапно все задвигалось, и, как бы ожило: зарябила вода, закачался на ней лубочный лебедь, и даже лес вокруг водоема, и над всем этим чудовищно несправедливо возникла огромная и непропорциональная тень, с чем то тяжелым в одной руке и длинной штукой наперевес, и нарочито вяло, даже бесхарактерно вроде, без всяких эмоций, приблизилась к лебедю.

Белый беззащитный лебедь не мог сдвинутся с места, он же был нарисованным, в то время как вода вокруг него рябила, и лес шуршал «Ш-Шшшшшш» под звуки неизвестного музыкального инструмента, а громадная черная тень надвигалась, надвигалась...

Выглядело даже как-то загадочно, хоть и ужасно. В публике раздались первые смешки.

Теперь тут же в зале: двое несостоявшихся героев-любовников второго состава, еще так недавно участвовавшие в соревновании, а теперь нервно располагавшиеся в третьем ряду на служебных местах, достали из целлофановых мешков приготовленные на закусь, но там же и забытые (не до них было) апельсины, и стали надрывно и безобразно их чистить, разбрызгивая сок на близсидящую публику. Они неуклюже поворачивались, толкали соседей локтями, и довели, таки, их до вскрикиваний, и даже нехорошей брани в свой адрес.

Зрительный зал вздулся очагом намеренно непроизвольного шума, из которого разом и оглушительно громко шлепнули аплодисменты, создаваемые поднятыми над головами, натруженными на тещиных дачных участках, жилистыми руками артистов. И над всем этим зычно и напористо раздалось « Браво! Браво Крошенинников! Браво народному артисту! Крошенинников! Браво!!!»

И вот что значит - профессионал: Крошенинников немедленно очнулся, и сразу же запел свою арию, причем очень чистенько, и попадая в ноты. Он пел не вставая с кресла, но все-таки опираясь на диафрагму, хорошо поставленным и насыщенного тембра глубоким голосом. После чего его увезли обратно в том же порядке, путем поворота сцены. Пруд с лебедем успокоился. Лесок затих. Спектакль приближался к антракту.

А во втором действии он почувствовал себя совсем уже героем: встал на ноги, расхорохорился, и даже подошел к краю сцены, во время исполнения драматической по сути арии, и взмахнул так легко, так непринужденно, таким даже театральным жестом, справа налево, полой плаща-накидки, в который был одет по случаю непогоды во втором действии, и с силой топнул (на крещендо), наступив при этом на край плаща, и так и пришлось допевать арию - в полусогнутом состоянии, барахтаясь в плаще и шпаге, норовившей, как назло, вывалиться на головы зрителей.

В общем, все кончилось хорошо.

И на следующий день местные газеты разразились шквалом хвалебных статей. Критики писали, что, несмотря на обстоятельства, а именно - публика всячески мешала почему-то в начале спектакля, и вела себя вызывающе неприлично: зрители вскрикивали, шумели, аплодировали некстати, и все такое, народный артист Крошенинников сумел-таки блестяще вступить, и исполнил свою партию, покорив зал новым решением сценического образа.

Правда, оркестр гремел сильнее обычного, но и это не затмило великого артиста.

Сообщалось также, что постановка удачно совмещает реальность настоящего и загадочность воображаемого мира, поскольку, опять же, в самом начале спектакля, когда солист так правдиво и высокопрофессионально изображал проснувшегося и вроде даже испугавшегося героя, на втором плане появилась огромная тень.

Что это могло обозначать? Может быть, образ судьбы, может быть... Добро и зло? Возможно: образ добра в виде лебедя, беззащитного и белого, и зло в виде надвигающейся темной тени...

Но все проходит, все благополучно разрешается: добро побеждает зло, и в таком виде остается со зрителем, а сама тень - может быть и образ судьбы, может быть...

Как бы намек режиссера на суровую и трудную жизнь, с позитивным разрешением конфликтного начала, оптимизмом и бодростью восприятия действительности.

Но это все как бы второй план. Потому, что главное - не просто удачная сценическая постановка, создающая нужный акцент и решение приводимого в пьесе образа, но упорное противостояние внезапным проблемам, и жизненным обстоятельствам - блестяще исполнение партии главного героя...

Заметим, что странное и порой даже глупое поведение некоторой части невоспитанной и необразованной, к сожалению, публики, выразившееся в смешках, причем, раздражающе громких, выкриках, и пр. - свидетельствует об отсутствии должного внимания к вопросам современного театра, недоработкам в семье и школе.

В то же время, весьма современно решение постановки - впервые, свежо и по новому, раскрывает авторский замысел.

В общем: Браво! Еще раз браво! И ничего кроме браво!

И только какая-то никчемная малотиражка попыталась было написать, что от Крошенинникова несло, но ее тут же запугали судебными исками за клевету, и заставили публично извиниться, и напечатать опровержение в том же месте, где была помещена эта явно провокационная бездарная статейка начинающего болвана - заезжего, якобы, театрально критика.

Было, есть и будет. Что возьмешь с этих желтых листков.

Второй премьерный спектакль, кстати, такого успеха не имел. Почему-то вернулись к прежней версии постановки. Да и солист был не в голосе, говорят после болезни, что ли...

Не то, что Крошенинников.

Все-таки народного так просто и кому попало не дают.

Народный - он и есть народный.