Куда уходит любовь…
Статья из архива
В декабре начиналась полярная ночь: светлело только к 10 утра, а в 2 часа пополудни уже спускались сумерки.
После радости, которую приносил первый долгожданный снег, наступала длинная, холодная, затяжная, утомительная зима.
Хотя в ней тоже были свои прелести: медленно-медленно, создавая ощущение нереальности, заглушая все звуки, падал снег, весь состоявший из крупных снежинок.
Днем снег скрипел и искрился под лучами солнца и слепил глаза, а вечером сверкал мелкими огоньками там, где на него падал свет от уличных фонарей.
По этому искрящемуся снегу в самый короткий день года 22-го декабря 17-летняя Люська шла в кино вместе со своей лучшей подругой Ольгой.
Шли, болтая и нарушая все правила – по правой стороне проезжей части.
Мало кто в сельской местности соблюдал тогда правила, придуманные для пешеходов.
Сзади раздался шум мотоцикла, Люська, не особо испугавшись, чуть отступила в сторону – они шли гуськом друг за другом – Люська впереди, и, продолжая разговор, вдруг ощутила страшный удар в спину.
Успев подумать обиженно – за что, она взлетела вверх и, перевернувшись в воздухе, упала в двухметровый сугроб у обочины.
Она потеряла сознание, и, увидев над собой темное небо в россыпи ярких зимних звезд, даже не удивилась.
Ольга что-то быстро говорила, но Люська не различала слов – как будто в уши вложили вату.
Она с трудом встала, отряхнула снег, удивилась, что подружка взяла ее под руку и потащила в сторону дома, а не в клуб, но не возражала – все было как во сне.
Они пришли к ней домой – благо все было недалеко, и Люська снова отключилась.
Пришла в себя от того, что рядом плакала и что-то говорила мама, встала с трудом, подошла к зеркалу посмотреть на себя и поняла, что видит только одну сторону лица – от ушиба зрение в одном глазу отсутствовало, и хорошо - она не увидела содранную кожу и разбитую скулу.
Примчался старший брат Андрей, потом приехала скорая, и Люську отвезли в сельскую больницу.
Она никогда не была болезненным ребенком и в больницах сроду не бывала.
Единственное, чем она страдала в детстве, как говорила мама, это вдребезги разбитыми коленками, по поводу которых маме даже приходилось брать бюллетень и сидеть с Люськой дома.
Проснувшись утром, Люська, естественно, поднялась и пошла, шатаясь и держась за стенку, в поисках туалета.
Обратно шла, не видя ничего, в полной темноте - она была в ужасе от мысли, что ослепла навсегда.
Но темнота в глазах прошла, это было просто следствие сотрясения мозга, которое еще накануне определили врачи, добавив, что ей крупно повезло: переломов не было, только огромные синяки по всему телу – ну это пройдет, заверили ее, как и ссадины на лице.
Начался обход, и в палату вошел лечащий врач - молодой парень лет двадцати с небольшим, видимо, недавний выпускник мединститута, отбывающий в северном захолустье трехлетний срок после учебы.
Он был южанин: черные волосы, темно-карие влажные глаза, маленькие темные усики.
Красив ли - Люське понять было трудно.
Ясно было, что он отличался от всех ее светловолосых и голубоглазых знакомых одноклассников, и все сравнения были в его пользу.
Сердце глухо стукнуло и вдруг заколотилось так, что стало трудно дышать.
Врач был суров, сознавая свою молодость, хмурил брови, говорил коротко и отрывисто.
В палате лежали женщины всех возрастов и некоторые, не скрываясь, строили ему глазки, приводя в смущение своими шутками и замечаниями.
За всех досталось Люське: подойдя к ее кровати, молодой врач, отзывавшийся на имя-отчество Виталий Сергеевич, очень строго предупредил, что если еще раз она поднимется с постели, ее ждут очень серьезные последствия в плане здоровья – головные боли и что-то еще, а также административные взыскания в виде неоплаты больничного листа.
Последнюю угрозу Люська легкомысленно парировала, мол, ее прокормят родители.
Но когда за ним закрылась дверь, закрылась с головой одеялом и заплакала: пользоваться больничной уткой в 17 лет, да еще когда тебя лечит такой красавец, было выше ее понимания.
К утру было найдено решение: если перестать есть и пить, то и вставать не придется.
Соседки по палате сначала поверили в отсутствие аппетита, но к вечеру самая сообразительная из них догадалась, в чем дело, и тут же доложила Люськиной маме.
Та не стала терять времени на разговоры с упрямой дочерью, а сразу же напросилась на прием к Виталию Сергеевичу.
Используя весь свой учительский опыт, она повела беседу, объединив себя и его, как двух взрослых людей, против малолетней глупой Люськи, чем чрезвычайно польстила молодому человеку, и он повозражав немного для виду, все-таки согласился дать разрешение на посещение Люськой мест общего пользования.
После этого, обходя больных, он сурово напоминал Люське, что все остальное время она должна лежать, а она смотрела на него сияющими глазами и обмирала от счастья все время, пока он в несколько раз дольше, чем нужно, слушал ее пульс и задавал вопросы о самочувствии.
Все в палате наблюдали эту игру и дружелюбно посмеивались, находя хоть какое-то развлечение в скучной больничной повседневности.
Но все хорошее когда-то кончается…
Люську выписали долечиваться домой.
По пути она прихватила еще и грипп и не заметила, как пролетело время.
Осенью Люська поступила учиться в столичный вуз, ее закружила студенческая жизнь - учеба, театры, новые знакомые, но память о первой влюбленности не проходила.
Она приехала домой на каникулы – повзрослевшая, изменившаяся, и пошла на прием к Виталию Сергеевичу, как сказала маме, посоветоваться насчет головных болей, которые, как он и предсказывал, одолевали ее.
Сердце то замирало, то колотилось неимоверно, пока она ждала своей очереди.
Или Люська так сильно изменилась за полгода столичной жизни, или Он устал и был замучен большим количеством посетителей, но ее даже не узнал.
Напомнила свою историю...
Он покивал, выписал какие-то лекарства, и она вышла.
В коридоре присела на стул, не имея сил, чувствуя полное разочарование.
Тот, о ком она думала все это время, вдруг оказался таким скучным, провинциальным, неинтересным...
Было по-детски до слез обидно, как будто обещанный долгожданный подарок был кем-то украден…
В декабре начиналась полярная ночь: светлело только к 10 утра, а в 2 часа пополудни уже спускались сумерки.
После радости, которую приносил первый долгожданный снег, наступала длинная, холодная, затяжная, утомительная зима.
Хотя в ней тоже были свои прелести: медленно-медленно, создавая ощущение нереальности, заглушая все звуки, падал снег, весь состоявший из крупных снежинок.
Днем снег скрипел и искрился под лучами солнца и слепил глаза, а вечером сверкал мелкими огоньками там, где на него падал свет от уличных фонарей.
По этому искрящемуся снегу в самый короткий день года 22-го декабря 17-летняя Люська шла в кино вместе со своей лучшей подругой Ольгой.
Шли, болтая и нарушая все правила – по правой стороне проезжей части.
Мало кто в сельской местности соблюдал тогда правила, придуманные для пешеходов.
Сзади раздался шум мотоцикла, Люська, не особо испугавшись, чуть отступила в сторону – они шли гуськом друг за другом – Люська впереди, и, продолжая разговор, вдруг ощутила страшный удар в спину.
Успев подумать обиженно – за что, она взлетела вверх и, перевернувшись в воздухе, упала в двухметровый сугроб у обочины.
Она потеряла сознание, и, увидев над собой темное небо в россыпи ярких зимних звезд, даже не удивилась.
Ольга что-то быстро говорила, но Люська не различала слов – как будто в уши вложили вату.
Она с трудом встала, отряхнула снег, удивилась, что подружка взяла ее под руку и потащила в сторону дома, а не в клуб, но не возражала – все было как во сне.
Они пришли к ней домой – благо все было недалеко, и Люська снова отключилась.
Пришла в себя от того, что рядом плакала и что-то говорила мама, встала с трудом, подошла к зеркалу посмотреть на себя и поняла, что видит только одну сторону лица – от ушиба зрение в одном глазу отсутствовало, и хорошо - она не увидела содранную кожу и разбитую скулу.
Примчался старший брат Андрей, потом приехала скорая, и Люську отвезли в сельскую больницу.
Она никогда не была болезненным ребенком и в больницах сроду не бывала.
Единственное, чем она страдала в детстве, как говорила мама, это вдребезги разбитыми коленками, по поводу которых маме даже приходилось брать бюллетень и сидеть с Люськой дома.
Проснувшись утром, Люська, естественно, поднялась и пошла, шатаясь и держась за стенку, в поисках туалета.
Обратно шла, не видя ничего, в полной темноте - она была в ужасе от мысли, что ослепла навсегда.
Но темнота в глазах прошла, это было просто следствие сотрясения мозга, которое еще накануне определили врачи, добавив, что ей крупно повезло: переломов не было, только огромные синяки по всему телу – ну это пройдет, заверили ее, как и ссадины на лице.
Начался обход, и в палату вошел лечащий врач - молодой парень лет двадцати с небольшим, видимо, недавний выпускник мединститута, отбывающий в северном захолустье трехлетний срок после учебы.
Он был южанин: черные волосы, темно-карие влажные глаза, маленькие темные усики.
Красив ли - Люське понять было трудно.
Ясно было, что он отличался от всех ее светловолосых и голубоглазых знакомых одноклассников, и все сравнения были в его пользу.
Сердце глухо стукнуло и вдруг заколотилось так, что стало трудно дышать.
Врач был суров, сознавая свою молодость, хмурил брови, говорил коротко и отрывисто.
В палате лежали женщины всех возрастов и некоторые, не скрываясь, строили ему глазки, приводя в смущение своими шутками и замечаниями.
За всех досталось Люське: подойдя к ее кровати, молодой врач, отзывавшийся на имя-отчество Виталий Сергеевич, очень строго предупредил, что если еще раз она поднимется с постели, ее ждут очень серьезные последствия в плане здоровья – головные боли и что-то еще, а также административные взыскания в виде неоплаты больничного листа.
Последнюю угрозу Люська легкомысленно парировала, мол, ее прокормят родители.
Но когда за ним закрылась дверь, закрылась с головой одеялом и заплакала: пользоваться больничной уткой в 17 лет, да еще когда тебя лечит такой красавец, было выше ее понимания.
К утру было найдено решение: если перестать есть и пить, то и вставать не придется.
Соседки по палате сначала поверили в отсутствие аппетита, но к вечеру самая сообразительная из них догадалась, в чем дело, и тут же доложила Люськиной маме.
Та не стала терять времени на разговоры с упрямой дочерью, а сразу же напросилась на прием к Виталию Сергеевичу.
Используя весь свой учительский опыт, она повела беседу, объединив себя и его, как двух взрослых людей, против малолетней глупой Люськи, чем чрезвычайно польстила молодому человеку, и он повозражав немного для виду, все-таки согласился дать разрешение на посещение Люськой мест общего пользования.
После этого, обходя больных, он сурово напоминал Люське, что все остальное время она должна лежать, а она смотрела на него сияющими глазами и обмирала от счастья все время, пока он в несколько раз дольше, чем нужно, слушал ее пульс и задавал вопросы о самочувствии.
Все в палате наблюдали эту игру и дружелюбно посмеивались, находя хоть какое-то развлечение в скучной больничной повседневности.
Но все хорошее когда-то кончается…
Люську выписали долечиваться домой.
По пути она прихватила еще и грипп и не заметила, как пролетело время.
Осенью Люська поступила учиться в столичный вуз, ее закружила студенческая жизнь - учеба, театры, новые знакомые, но память о первой влюбленности не проходила.
Она приехала домой на каникулы – повзрослевшая, изменившаяся, и пошла на прием к Виталию Сергеевичу, как сказала маме, посоветоваться насчет головных болей, которые, как он и предсказывал, одолевали ее.
Сердце то замирало, то колотилось неимоверно, пока она ждала своей очереди.
Или Люська так сильно изменилась за полгода столичной жизни, или Он устал и был замучен большим количеством посетителей, но ее даже не узнал.
Напомнила свою историю...
Он покивал, выписал какие-то лекарства, и она вышла.
В коридоре присела на стул, не имея сил, чувствуя полное разочарование.
Тот, о ком она думала все это время, вдруг оказался таким скучным, провинциальным, неинтересным...
Было по-детски до слез обидно, как будто обещанный долгожданный подарок был кем-то украден…
